Татьяна Авилова "Он, строгий монах и аскет, как-то умудрялся быть в самой гуще нашей жизни, наших детских и недетских проблем,"

Первый образ, возникающий в памяти о нем – встреча в храме, куда с утреннего поезда вваливалась вся наша воскресная школа и вдруг оказывалась сразу же в родном доме, в тишине и радости встречи одновременно. Шла литургия, за которой отец Виктор приветствовал всех и, конечно же, причащал. И начиналась наша совместная жизнь как увлекательная школа любви к Богу и друг к другу. Он, строгий монах и аскет, как-то умудрялся быть в самой гуще нашей жизни, наших детских и недетских проблем, которые уходили и разрешались всегда, наполняя нас благодарением Богу и тому, кто предстоял пред Ним за нас – отцу Виктору.

Мы с дочерью Аленой приезжали туда и отдельно от воскресной школы, однажды на всю Страстную неделю и Пасху. И с этим у меня возникает еще образ батюшки Виктора – зовущего всех выйти в рассвет смотреть, как играет солнце после Пасхальной службы и праздничного ночного стола…

Смены лагерей выматывали своим почти круглосуточным напряжением. И когда уезжала одна смена, а другая была еще в пути, о. Виктор звал нас к себе домой, и там мы, забыв обо всем, проживали с ним день – в его воспоминаниях, рассматривании альбомов и писем, связанных с Мариной и Анастасией Цветаевой, которая была его крестной, в неспешных разговорах. И к концу дня этой божественной внутренней тишины, которую вливал в нас отец Виктор, уходили, полные сил и вдохновения на новое служение.