ПАМЯТИ АРХИМАНДРИТА ВИКТОРА (МАМОНТОВА). К 5-ЛЕТИЮ СО ДНЯ КОНЧИНЫ (1938–2016)

Наталия Большакова-Минченко

ТАИНСТВО ЛИЧНОЙ ВСТРЕЧИ

Прошло уже почти пять лет с того дня, как мы проводили в «путь всея земли» нашего пастыря, отца Виктора (Мамонтова). И тот день, 12-е ноября 2016 г. стоит в памяти, не тускнеет, как совершенно особенное, уникальное явление. Перед началом отпевания была совершена Божественная литургия, к началу которой маленький деревянный храм в Карсаве был наполнен верующими, съехавшимися не только со всех городов и уголков Латвии, но и из Москвы, С.-Петербурга, Нью-Йорка, Иерусалима и других городов. Никогда в церкви прп. Евфросинии Полоцкой не было такого количества молящихся, люди стояли вплотную друг к другу. Перед началом литургии, окинув взглядом всех собравшихся, отец Алексий Виноградов (принявший служение в этой общине с конца 2011 г., когда, по болезни, о. Виктор не мог больше служить), обратился ко всем нам с просьбой о молчании, сосредоточенной молитве во время предстоящей службы. Он сказал, что понимает, как нам, собравшимся из разных мест, чадам о. Виктора, хочется обняться, поделиться друг с другом переполняющими нас чувствами, эмоциями… но что это надо оставить на потом, а сейчас сосредоточиться на совершении литургии и отпевании новопреставленного архим. Виктора, и не ходить по храму, не создавать шум, не разговаривать и т.д. Просьба о. Алексия была понятна, но при таком количестве народа трудновыполнима. Помог нам всем –  духовенству, и мирянам – сам отец Виктор. По окончании литургии и отпевания о. Алексий опять обратился ко всем – со словами благодарности. Он говорил о том, как хорошо было молиться, совершать богослужение в такой благоговейной атмосфере, где все соединились и были как одна душа, и что в этом он видит проявление нашей любви к своему духовному отцу. Это действительно было чудесным продолжением пастырского служения отца Виктора: собрав нас всех у гроба, он дал нам (всей своей многочисленной духовной семье) еще раз пережить чувство единения и любовь между собою во время Евхаристии, что внешне выражалось в мелочах, свидетельствовавших, в этих трудных условиях, об уважительном, бережном отношении друг к другу. Храм не смог вместить всех желающих присутствовать на отпевании архим. Виктора и проститься с ним. При пении погребальных стихир происходило прощание с почившим батюшкой, которое длилось около двух часов. Среди собравшихся священнослужителей и мирян были не только православные, но и католики, и лютеране. Мое внимание привлек незнакомый молодой высокий мужчина в черном облачении (католик, – подумала я) с небольшим, но очень красивым букетом в руках, составленным с каким-то особым художественным вкусом. Я спросила его, откуда он приехал, он ответил: «Из Лиепаи». – «Вы знали отца Виктора? Вы, наверно, из Католической Церкви?» – «Я – лютеранский священник, мое имя Эрланд». И, помолчав, добавил: «Да, я приезжал к отцу Виктору, мы вместе молились. А когда, по его молитвам, Бог исцелил меня от рака, и отец Виктор сказал, что теперь надо благодарить Господа за  дар жизни, – я понял, что хочу стать священником, и отец Виктор меня благословил». Все это о. Эрланд говорил как-то очень скромно и кротко, застенчиво улыбаясь. Но эта встреча произошла уже на кладбище, а до нее, еще в церкви, случилось вот что. Когда я, после литургии, второй раз подошла к о. Виктору, попрощаться, нагнувшись к гробу, прикладываясь к руке батюшки с крестом, мысленно обратилась к нему: «Простите меня, батюшка! Благословите, что мне дальше делать». – И сама успела удивиться этому обращению к нему за благословением, как к живому. И только пронеслось в сознании это удивление самой себе, как «слышу» его ответ: «Делай то, что делаешь!». И я ему в ответ: «Буду делать, обещаю!». И снова – изумление. Ведь ничего подобного за последние годы его болезни не было, диалога с ним не было (ни явного, ни мысленного), я обращалась, но ответа не было. А тут, из гроба – ответ ясный, четкий. Умерев, он выздоровел. Смерть отменила болезнь, в которой он был сокрыт от нас. Хотя, как радовался, смеялся от радости, когда мы приехали к нему в больницу в Лудзе в июле 2016-го! Отец Виктор, умерев, победил болезнь, и, перейдя от временной жизни в вечную, полностью соединившись со Христом, победил вместе с Ним и саму смерть. Эта многолетняя мучительная болезнь была его «испытанием в горниле уничижения», как мы читаем о святых в Св. Писании. Пока о. Виктор болел, нельзя было с ним увидеться, поговорить; так хотелось хотя бы по телефону услышать его тихий голос, исполненный мира, любви, участия; посоветоваться с ним.  Вообще увидеть его для меня всегда было непросто, – он находился почти за 300 км от нас, машины у нас не было, добраться из Риги до Карсавы можно было только «на перекладных», особенно неудобной была дорога обратно, автобус уходил из Карсавы ночью. К нам в Ригу он приезжал нечасто. Одним словом, общения личного с о. Виктором всегда не хватало. А когда он умер, многое изменилось, не надо искать возможности встречи – она есть, она внутри, словно он отдал каждому из нас часть себя, и эту ценность держишь в сердце. Это таинство личной встречи, любви, дружбы – в этом присутствует Господь. «Смерть – не конец, это начало. Это – дверь, которая открывается и впускает нас в простор вечности, которая была бы навсегда закрыта для нас, если бы смерть не высвобождала каждого из нас из рабства миру сему». Во всем, что писал, говорил, о чем проповедовал, писал в письмах отец Виктор, всегда слышался живой голос свидетеля Любви, которую он нес в себе, которой он жил с юности. Конечно, христианин, священник, служащий у престола Божьего, наполняется любовью из самого Первоисточника – в таинстве Евхаристии. Но, всматриваясь в страницы жизни Виктора Мамонтова, зная, что крещение он принял в 33 года, а священство – в 42 года, будучи не юношей, но зрелым сформировавшимся человеком, прошедшим определенный жизненный путь, имеющий опыт испытаний с детства, мы понимаем, что  формообразующим явлением для его личности была любовь, именно она стала доминантой его судьбы. Строка из надписи на могильной плите отца Виктора напоминает нам об этом: «…зряще мой гроб поминайте мою любовь…». Но вернемся к фактам биографическим. Его отец, сельский учитель, директор школы Авраам Никитич Мамонтов в 1938 г. был репрессирован и погиб в лагере, когда Виктору было пять лет. Отца своего он не помнил. Как жила осиротевшая семья, чем кормила Вера Дмитриевна Мамонтова (1902–1993) своих девятерых детей, трудно даже себе представить… как чувствовали себя в советской школе (в сталинское время) дети «врага народа», – об этом можно только догадываться…                           

                                              Люди в жизни Виктора Мамонтова

После окончания школы в 1955 г. В. Мамонтов поступил в Южно-Сахалинский педагогический институт на факультет русского языка и литературы; закончив его в 1960 г. работал учителем, а затем – директором деревенской школы. С 1962 по 1965 гг. учился в аспирантуре Московского государственного педагогического института им. В. Ленина; в 1965 г. защитил диссертацию «Драматургия А. Н. Арбузова» и получил степень кандидата филологических наук. Учась в Москве в аспирантуре, Виктор узнал о Максимилиане Волошине, т.к. только во время «оттепели» в начале 60-х гг. о нем стали появляться статьи в Литературной энциклопедии и в других изданиях; в начале 70-х были опубликованы некоторые его переводы из французской поэзии, и лишь к 100-летию со дня  рождения поэта, в 1977 г. удалось издать небольшую книжку стихов Волошина. И уже только в 80-х будут изданы поэтические сборники Волошина. В течение почти 60-ти лет его стихи переписывались от руки, перепечатывались на машинке, распространяясь путем «самиздата» в литературной среде; редкие выставки его акварелей вызывали огромный интерес. С 1928 г. по 1961 г. в СССР не было опубликовано ни одной строчки самого Волошина, и – ничего о нем, и о наследии этого замечательного поэта и переводчика, оригинального художника, искусствоведа, блестящего мыслителя. Виктор узнал также, что в Крыму, в Коктебеле есть дом, построенный по эскизам Максимилиана Александровича – современники называли его Домом поэта, – и что после его кончины в 1932 г. в доме постоянно живет его супруга Мария Степановна Волошина, сохранившая этот один из уникальнейших памятников культуры Серебряного века с его аутентичной коллекцией, мемориальной обстановкой комнат, богатейшей библиотекой и являющаяся хранительницей и литературного, и художественного архива мужа – плодом его 30-летней творческой жизни. Надо сказать, что Дом поэта и после ухода его основателя, несмотря на окружающую действительность, продолжал играть значительную роль в культурном и литературном процессе ХХ века, оставаясь символом свободомыслия и свободы творчества. Сюда продолжали стекаться литераторы и художники. Так сложилось, что интерес к Волошину определил очень многое в судьбе самого Виктора Мамонтова. Осенью 1965 г. Виктор впервые приехал в Коктебель, пришел в Дом поэта, познакомился с Марией Степановной.  Виктор так описывает этот свой первый визит в Дом поэта: «Приехав в Коктебель, я пошел к волошинскому дому, поднялся по лестнице и вошел в столовую. Я увидел старушку в очках, одетую очень просто. Мы сели за стол и начали разговор. Мария Степановна рассказала мне историю дома, рассказала о своей долголетней жизни с Максом. Потом я вновь приехал в этот дом. у меня возник большой интерес к творчеству поэта и художника Максимилиана Волошина. Мне были даны для прочтения сборники его стихов, поэм. Я открыл для себя талантливого поэта, и мне захотелось написать о нем. Мария Степановна дала мне архивные материалы поэта – его большую переписку, автобиографические заметки. Я написал несколько статей о Волошине: «Пейзажная лирика М. Волошина», «Антивоенная лирика М. Волошина» и другие, которые были напечатаны». На этом сюжет не заканчивается, следует продолжение: развитие отношений с Марией Степановной, и – новые встречи, за которыми открываются другие горизонты. Мария Степановна подарила Виктору три акварели Волошина, надписала каждую, чтобы не подумали, что они украдены. На акварели, написанной в 1931 г., под названием «Дремлют под розовой полной луной / Нагроможденья холмов и заливов», написала: «Милому Виктору. С сердечной нежностью. М. Волошина. Коктебель. Осень 1966 г.» На акварели 1928 г. написала: «Вите Мамонтову с самыми добрыми чувствами. Улыбку Макса. – Неси в свои странствия странствий лучшее из наваждений земли. М. Волошина. Дом поэта. Коктебель, 1971 г.» На акварели «Дорога к морю», написанной 27 сентября 1927 г., написала: «Милому Вите. И неси в мир Макса, а остальное все знаешь сам. М. Волошина. Коктебель. Дом поэта. Сочельник 1973 г.» Многозначность этих коротких надписей очевидна: и доверие и симпатия к Виктору, и надежды, что его стараниями и трудами имя Макса выйдет из забвения, что он будет понят и оценен. Мария Степановна еще при жизни мужа видела, что даже для многих своих друзей Макс оставался тайной за семью печатями, и как поэт, и как личность. Никто не постиг масштаба творчества Максимилиана Волошина и его миссии служения культуре. Об этом же свидетельствует надпись на этой, подаренной Виктору фотографии: «Милому Вите с нежностью и верой, что образ Макса тебе будет сопутствовать, и ты будешь всегда его оправдывать в жизни. С любовью М. Волошина. “…Неси его мысли, как воды реки. На волю к широкому устью…” 

Коктебель 1973. Дом Поэта»

Близким человеком и частым гостем Марии Степановны была Анастасия Ивановна Цветаева. Еще в 1910-е годы она вместе с сестрой Мариной и Сергеем Эфроном приезжала в Коктебель, их связывала с Волошиным многолетняя дружба. Узнав в Париже о его смерти в 1932 г., Марина написала очерк-некролог «Живое о живом». «Одно из жизненных призваний Макса было сводить людей, творить встречи и судьбы». Правота этого наблюдения Марины Цветаевой подтверждается происшедшим в жизни Виктора Мамонтова. 24 января 1968 г. Мария Степановна написала А. И. Цветаевой: «Прости, что направляю к тебе милого молодого человека Витю Мамонтова. Он работает по Максу и над Максом. Предан Дому поэта, живет и работает на Сахалине. А Вите мне очень хочется помочь. Он всячески заслуживает того. Серьезный, целеустремленный, работяга». С этой записки начинается не просто новый этап жизни Виктора Мамонтова, здесь обнаруживает себя его судьба. Обе эти женщины – и Волошина, и Цветаева – будут связаны с Виктором (каждая) до конца своих дней. Но влияние Анастасии Ивановны на него, глубина их отношений не сравнимы ни с чем. Это обусловлено их духовным родством (она подвела Виктора к крещению в 1971 г., стала его крестной матерью), но не только. 

У Анастасии Ивановны был жизненный принцип, выработанный в годы жестоких испытаний: на всякое нравственное понижение отвечать только его повышением. Это был ее способ личностного самосохранения в условиях лагеря, ссылки и далее – на всю жизнь. Анастасия Ивановна поделилась этим опытом со своим крестником, что стало и его принципом, и он, став священником, делился им со своей паствой. «На всякое понижение нравственного, духовного уровня христианин отвечает только его повышением» – говорил, писал о. Виктор. Или, еще такой, казалось бы, совсем бытовой пример. Те, кто был знаком с о. Виктором, знают, что по телефону он всегда отвечал «Слушаю», а не «алло», что тоже было им воспринято от Анастасии Ивановны, и, оказывается, – было свидетельством особенного отношения к миру, к человеку. “Слушаю…” – это было первое слово, которое Анастасия Ивановна всегда произносила в телефонном разговоре, а не бессмысленное “алло”. И это означало: я вхожу в твой мир, погружаюсь в твою жизнь. Начинаю участвовать в ней. Слух ее не закрывался ни перед кем, она не боялась вслушиваться в человеческую боль, встречаться с человеческим горем. […] Анастасия Ивановна отзывалась на человека не на миг, не мимолетной мыслью, а сердечным трепетом и – навсегда». А слова Марины о призвании Макса соединять людей, «творить встречи и судьбы», – удивительным образом подтвердились и в жизни моей мамы. Отец Виктор крестил ее, 75-летнюю еврейку, сформировавшуюся в атеистическом обществе, ни имевшую никакой веры, и настороженно относившуюся к христианству (что нередко бывало среди евреев после трагедии Холокоста). И словами ее нельзя было ни в чем убедить. Но в один из приездов о. Виктора к нам, я пригласила маму. Они познакомились, разговор зашел о литературе. Батюшка, с его вниманием к человеку, понял, что маме может быть интересно, и они увлеченно заговорили о… Максимилиане Волошине. Мама очень любила его поэзию, в ее библиотеке было несколько сборников его стихов и переводов, изданных в те годы. Ценила она также его акварели, – бывая в Коктебеле, в Доме поэта, познакомилась и с его богатым художественным творчеством. Так вот, после этой их беседы мама была просто счастлива; уходя, сказала мне, что такого человека никогда в жизни не встречала. О Боге они не говорили, и никаких религиозных тем не касались, но с этой первой встречи с о. Виктором начался духовный путь моей мамы. Вскоре батюшка пригласил маму приехать к нему. Она поехала к полюбившемуся ей человеку, а попала в общину, в церковную семью, где о ней заботились, ее встречали и провожали, и где она могла увидеть необычные отношения между людьми. Это уже были не слова. Мама задумалась, почему люди в общине так относятся к ней, друг к другу, к батюшке – искренне, тепло, бескорыстно, стараются послужить друг другу. У нее появились там друзья, она с радостью ехала к о. Виктору (хотя это был нелегкий для нее путь), неизменно встречая его любовь и хорошо чувствуя себя среди новых друзей. Впервые в Карсаве стала ходить на богослужения, и однажды ощутила потребность причаститься, сказала об этом батюшке, и он стал готовить ее к таинству Крещения. Община участвовала в крещении мамы, и приняла ее, как младенца, родившегося для духовной жизни, в лоно Церкви. Мама начала читать Библию, и чтобы понимать ее, стала слушать кассеты с комментариями, читать книги о. Александра Меня. В промежутках между личными встречами о. Виктор с мамой переписывались. Вот одно из сохранившихся поздравлений от батюшки: «Дорогая Августа Овсеевна! В день Вашего рождения все мы, знающие и любящие Вас, молились о Вас с надеждой, что Господь Ваш Отец и Покровитель даст Вам самое главное, что нужно душе – мир. А остальное все приложится. Надеемся в ближайшее время видеть Вас в нашей духовной семье. С любовью и благодарностью, архим. Виктор»

Последние 20 лет жизни мама прожила как христианка. Ни мечтать о таком, ни, тем более, как-то «устроить» и «организовать» такое, невозможно! Видимо, Макс с его мистическими способностями и пророческим даром повлиял на ход событий, дал свершиться этому чуду!

«В Доме поэта была вышка. Часто зимой Макс говорил Марии Степановне: “Пойдем, Маруся, погуляем по небу”. Они поднимались на вышку, смотрели на небо. “Макс научил меня, – вспоминала Мария Степановна, – читать созвездия; он хорошо знал небо. Как оживало небо в беседе Макса…”». Мария Степановна, соединившая Виктора с Анастасией Цветаевой, дожила до 89 лет и скончалась в 1976 г. В последние годы жизни она болела, силы уходили. Виктор и Анастасия Ивановна не оставляли ее. Как-то в трудный момент Виктор даже попросил отпуск в институте в Южно-Сахалинске, чтобы ухаживать за Марией Степановной. А весной, летом и осенью 1976 г. Анастасия Ивановна приезжала в Коктебель, чтобы помочь Марии Степановне, быть при ней. В мае А. И. пишет Виктору в Москву: «Сегодня Марии Степановне стало плохо (часто падает) – вызвали скорую, потом врач, уколы, давление 220 на 90, рвота, тошнота, гипертонический криз. Лежит. К концу ли идет Маруся? Неясно. Падения участились. Ослабла. Молитесь за нее, Витенька, Ваша молитва дойдет. Когда в себе, не смиряется: “Я не чувствую, что грешна”. И чтобы, если конец близок – то светлый бы. Артос и Вашу святую воду до криза принимала» Когда Мария Степановна скончалась, Виктор прилетел в Коктебель. «Я всю ночь сидел возле гроба, читал Псалтирь. Было ощущение покоя, неземной тишины. Невещественный свет. 20 декабря были похороны. Среди выносивших был и я. Гроб до могилы несли на полотенцах. Он словно плыл по воздуху. Когда все восходили на холм, встретили большое стадо овец. Похоронили Марию Степановну на горе Кучук-Енишар рядом с Максимилианом Волошиным. Провожавших было 27 человек из самых разных мест страны». Многое из этого, более чем десятилетнего, периода осталось с В. Мамонтовым до конца его дней; много фотографий сохранилось в его архиве.

В 1972 г. знакомая Виктора Анна Николаевна Качалина, музыкальный редактор студии грамзаписи «Мелодия», сообщает ему о приезде на гастроли в Москву, после длительного перерыва, знаменитой польской певицы Анны Герман. В день концерта зал Театра эстрады на набережной Москвы-реки переполнен. Спустя много лет о. Виктор с волнением вспоминал о том первом, после автокатастрофы, концерте Анны Герман в Москве: «В зале гаснет свет. Луч прожектора высвечивает лицо Анны. Из тишины поплыли звуки Ave Maria. Анна пела Ave Maria каким-то отрешенным чистым голосом, в котором слышалось неизбывное томление. Это, конечно же, была молитва, и томление было по Богу». По окончании концерта А. Н. Качалина познакомила Виктора с Анной Герман. «Её светлая улыбка и теплые слова приветствия означали: я принимаю тебя и радуюсь нашей встрече», – вспоминал о. Виктор. И эта встреча на земле длилась 10 лет. В 1982 г. 25 августа Анна умерла в одном из госпиталей Варшавы. Ей было 46 лет. «Анна Герман ушла в зените своей славы, в зените своей красоты. Сама душа Лирики звучала и томилась в невыразимой словами прелести ее голоса, сама Любовь тянула к нам руки в каждой ее песне, само Прощание прощалось с нами в ее интонациях, в каждом углублении певческой фразы, сама Природа оплакивала свой расцвет и свое увядание – потому так неотвратимо очарование ее тембра, и только те, кто слышал ее пение, смогут понять скорбь расставанья с ним. […] Я за мою жизнь слышала не один, казалось, неповторимый голос певицы, – но только голосу Анны Герман принадлежат по праву слова – неповторимый и несравненный». Такое впечатление оставила А. И. Цветаева в своем очерке «Анне Герман». За три месяца до кончины Анна принимает Крещение. На следующий день она пишет Анне Качалиной: «Дорогая моя Аничка, хочу тебе сказать самое важное. Вчера я приняла Крещение – это вера моей бабушки, и я очень счастлива. Как мне хотелось бы посидеть рядом с тобой и все рассказать!! Вите скажи – я никому больше не могу писать – сил нет. Ты уж скажи кому надо сама… За окном чудесная весна, у нас сирень есть, но я уже очень давно лежу в больницах и теперь дома уже месяц – не встаю пока совсем. Но все это теперь неважно стало. Все будет… Твоя Аня». Виктор не мог не поделиться таким событием – встречей с Анной и ее искусством – с самым близким ему человеком, с Анастасией Ивановной, ему так хотелось, чтобы они узнали друг друга, приняли и полюбили! «На концерт Анны Герман впервые повел меня ее поклонник, мой младший друг, литературовед, человек тонкого вкуса, много раз ее слышавший. Он говорил о ней с таким восхищением, что я еще по пути предвкушала радость услышать необычайное…. Ее еще нет – ни шага, ни шелеста платья, – но самозабвенно лицо моего спутника. Очарованность? Преданность? Страх, что концерта не будет, отменят?» И вот, когда Анна запела, Анастасия Ивановна «взглянула на спутника – это было как сорваться с обрыва! Он был “бледен, как полотно”. Его – не было. Только чуть дрожали ресницы остановившихся глаз. Так человек глядит – один раз. Так – решает. Ее голос – лейтмотив его жизни. С нею он должен жить Жизнь! Она – или никто. Мой спутник отсутствовал. И все-таки я сжала его руку – в легком, за него, страхе, – чтобы вернуть его к нам. И, добр, как всегда, он опомнился, улыбнулся, золотые глаза потеплели. Но не его лет усталость пронизала все его существо. Так, именно, захватывает такая любовь – жизнь человека. Этим путем, если не разомкнуть его звенья, – проходят до конца». Отец Виктор в своем очерке «Горит, горит ее звезда» пишет, что в 1974 году Анна получила подарок от Анастасии Ивановны – ее книгу Воспоминания. И прочитав ее, все время к ней возвращалась. В письме к Виктору, в январе 1975 г. Анна пишет: «Просто чудо, теперь уже почти никто так не пишет. Когда ты опять встретишься с Анастасией Ивановной, передай ей самый горячий привет от меня. Я, конечно, сама напишу – чуть позже. Я счастлива, что Анастасии Ивановне приятно иногда послушать “моего” Скарлатти. И я также счастлива, что она нашла время и захотела прийти на наш концерт. Таких людей мало». Анна подарила Цветаевой пластинку с записанными в ее исполнении ариями из оперы Доменико Скарлатти. Этой пластинкой с дарственной надписью: «Дорогой Анастасии Ивановне с любовью – Анна» Цветаева очень дорожила.  Желание Виктора, чтобы эти две, дорогие для него, женщины, приняли и полюбили друг друга, осуществилось сполна! Можно сказать, что они почитали друг друга. Из письма А. И. Цветаевой к Анне Герман: «Ваш тембр струит на нас неповторимость Вашей душевной грации. Каждый изгиб интонаций Ваших радует сердце и восхищает ум – так пленительно Ваше пение. Я знаю, что Вы испытали, через что прошли. Тем драгоценнее Ваше возвращение в нашу жизнь, вторичное сияние Вашего голоса в наших залах, где, казалось, он мог смолкнуть навеки. Ваш голос – отмеченный особой судьбой, особым благоволением к Вам Провидения, я это ощущаю в каждой песне Вашей, в каждой улыбке Вашего грациозного репертуара. Я благодарю за Вас судьбу». Виктору тоже были подарены Воспоминания – второе издание – с надписью: «Дорогому Вите Мамонтову с любовью, уваженьем и благодарностью! – Анастасия Ивановна остановилась, – а лирику напишу потом». Потом оставленное место было заполнено: «В день Вашей щедрой помощи мне, а себе в ущерб. Вспомните – когда меня уже не будет – часы нашего первого знакомства, наши беседы, смену Москвы и Коктебеля – с прослойками, Вам – Южно-Сахалинска – годы дружбы и роста, всегдашнюю радость встреч – и помяните меня добром! (Новые главы – “Осень 1911”, и 8-я глава от “Дом Марины” и до Горького). Анастасия Цветаева.20.ХI.74. Вечер после отлета восхитительной Анны Герман с пожеланием Вам той степени счастья, которого Вы, Витя, достойны. И да хранит Вас Бог! А. Цветаева». И вот Анна Герман вновь приехала в Москву. Анастасия Ивановна заболела и не смогла пойти на концерт, но ожидала «нашего общего с Анной друга – он-то уж не пропустит ее выступления!.. И он пришел, сразу после концерта. Но он мне показался новым, каким-то отчужденным… Помолчал, походил по комнате и, остановясь передо мной, произнес: Анна – замужем. Она меня познакомила с мужем. – Замужем? – отчего-то замерло сердце, – ну, расскажите, какой он?.. – Большой, полный. Его зовут Збышек. Он был давно поклонник ее пения. Он сделал ей предложение, когда она лежала в гипсе. Было неизвестно, выживет ли, или, может быть, будет калекой. Больше он ничего не сказал. И я не спросила. В его тоне глубокого уважения к этому человеку я почувствовала, что ему тяжело». В очередной приезд на гастроли в Москву в 1975 г. Анна поделилась с Виктором своей новостью – ждет ребенка, и в ноябре этого года у нее родился сын Збышек. В 1975 г. Виктор побывал в Свято-Успенской лавре (г. Почаев, Украина), и где в 1979 г. стал послушником. В последний раз Виктор и Анна виделись в Москве, весной 1980 г. В тот момент Виктор и сам еще не знал, что в сентябре этого года будет рукоположен в сан священника. А для Анны это были последние гастроли в Москве. Она была уже неизлечимо больна. «Об Анне мы знали, что жизнь победила смерть, мы приветствовали ее торжественно, потрясенно. Она радовалась жизни, она снова пела и пела, и мы слушали  ее, слушали, никогда бы не перестали. Но пришел ее час». Виктор любил Анну всегда, был верен этой любви. Хотел, чтобы люди узнали Анну, через ее пение почувствовали не только уникальность ее голоса, но и ее душу, ее любовь, веру, ее мужество, глубину ее личности, стремление к Богу. Проводил, где только мог, вечера ее памяти (как и А. И. Цветаевой); просил меня сделать об Анне передачу на Латвийском Радио с его участием, и нам удалось это, и передачу не раз повторяли. И в Карсаве в 2003 году о. Виктор провел с участием сына Збышека и Анны Качалиной такой удивительный вечер: «Мы устроили в очень красивом месте вблизи храма вечер памяти Анны Герман, на который собралось много людей, местных и приезжих – из Москвы, из Санкт-Петербурга. Слушая пение Анны, все ощущали реальное ее присутствие среди нас, был молитвенный дух, ибо невозможно, слушая в ее исполнении Ave Maria, не быть в этот момент с Богом. […] в ее голосе душа человеческая улавливает звуки вечной жизни и Любви и становится чище и светлее».

В 1982 г. 1-го апреля иеромонах Виктор (Мамонтов) был назначен митр. Рижским и Латвийским Леонидом (Поляковым, 1913–1990) настоятелем церкви прп. Евфросинии Полоцкой в г. Карсаве, с обслуживанием еще трех деревенских приходов. В этом захолустном маленьком городке (3 тыс. жителей), в бедной «непрестижной» Латгалии – приграничной с Россией области Латвии, и прожил о. Виктор до конца своих дней. Но отпуск свой ежегодно он проводил где-то вне Латвии. И, когда стало возможно, уезжал за границу. Эти поездки много давали о. Виктору, он возвращался не только отдохнувший, но – обновленный и всегда делился с нами и новыми идеями, и впечатлениями от знакомства с людьми, культурой, природой других стран.

Коснусь трех поездок батюшки за три года. В сентябре 1992 года о. Виктор побывал в Израиле. Там его ждали некоторые наши бывшие рижане, у кого он мог остановиться, и которые были его проводниками и гидами по Святой Земле. Впечатления переполняли о. Виктора, когда он рассказывал, как впервые вступил в воды Иордана. Он был счастлив, и это видно по его лицу, на котором отражен внутренний восторг, буквально детский! А вот – другая фотография, на которой мы видим о. Виктора среди монахов греко-мелькитского монастыря Иоанна Предтечи, с которыми он очень подружился, братья с такой любовью отнеслись к о. Виктору, предлагали оставаться у них подольше, не хотели его отпускать.

В Израиле батюшка встречался с людьми разных национальностей – греками, евреями, арабами, армянами, русскими эмигрантами – и разнообразной религиозной идентичности: иудеями, мессианскими евреями, арабами-мусульманами и арабами-христианами (и православными, и католиками), и с многообразием обрядовых сторон богослужений. И это богатство форм исповедания Евангелия, его преломления в разных культурах удивило и углубило о. Виктора, дало возможность ему новым взглядом посмотреть на обряд православных богослужений. Очень и радостное, и значимое знакомство и общение произошли у отца Виктора с легендарным человеком – отцом Даниэлем Руфайзеном (1922–1998) или братом Даниэлем, как он себя называл.

Даниэль Освальд Руфайзен – монах кармелитского монастыря Стеллы Марии в Хайфе и пастырь общины евреев-христиан Католической Церкви св. Иосифа в Хайфе. Еще при жизни он стал легендой. Кто в Израиле не знает о том, как во время Второй мировой войны еврейский юноша, свободно владеющий несколькими языками, выдавая себя за польского немца, поступил на службу в немецкую жандармерию и спас сотни жизней своих соплеменников, передавая подпольщикам гетто информацию и оружие, а затем дезорганизовал акцию по ликвидации гетто в местечке Мир под Новогрудком (Белоруссия). Кто не слышал о том, как он же после войны, будучи кармелитским монахом, судился за право считаться евреем и израильским гражданином, дошел до Верховного суда Израиля, защищая права крещенных евреев считать себя частью своего народа, полноценными гражданами своей страны! Многие знали о его встрече с папой Иоанном Павлом II в 1985 г., когда он в течение полутора часов излагал Папе свою концепцию возрождения в Израиле древней, первоначальной формы христианства, восходящей к апостольской традиции, призывал Святейший Престол к установлению дипломатических отношений с Израилем. О нем слышали все, но очень мало, кто знал о главном подвиге его жизни – подвиге повседневной самоотдачи. Брат Даниэль свободно говорил и писал на восьми языках, и на всех этих языках он служил мессы, произносил проповеди, проводил экскурсии, писал письма. Ежедневно он отдавал свои время и силы десяткам людей, израильтянам и паломникам со всех концов земли, пытаясь со всеми поделиться той беспредельной любовью, которая горела в его сердце – любовью к ближним и дальним, своим и чужим, к христианам, мусульманам, иудеям, к Израилю и всему миру. Он объединил вокруг себя выходцев из разных стран, носителей разных культур и традиций. Он говорил: «Здесь мы находимся у истоков христианства, здесь нет места разделениям». Пропасть, разделяющую сегодня иудеев и христиан он переживал как личную трагедию. Отец Виктор был поражен многими гранями личности о. Даниэля, его литургическим творчеством, масштабом его служения. В статье «Тайна умаления» о. Виктор пишет: «Помню священника Даниэля из Хайфы, ныне уже покойного, который на братской трапезе, которую сам же приготавливал, всегда ел последним. Всех накормит, убедится в том, что все сыты, и тогда ест то, что осталось. В этом не было рисовки. Он пережил войну, знал, что такое голод, и как люди умирают от голода. Самозабвенное служение ближним было выражением истинного смирения, которое в нем было» . В следующем, 1993 г., в сентябре, о. Виктор снова посетил Израиль. Был в Галилее. В Назарете его принимали сестры греко-мелькитского монастыря Благовещения. Глядя на улыбающиеся лица на фотографиях в Назарете, можно почувствовать, какая светлая, радостная атмосфера царила в общении монахинь, о. Виктора, о. Джона. Большое впечатление на о. Виктора произвел монастырь Ратисбон (по имени основателя ордена Богоматери в Сионе в 1847 г. французского священника

Альфонса-Мари Ратисбона). Орден Богоматери в Сионе был создан ради установления диалога между иудаизмом и христианством. Во второй половине ХХ века, к 70-м годам миссия ордена сосредоточилась на изучении иудаизма и укреплении межрелигиозного диалога. Монастырь Ратисбон стал христианским институтом изучения иудаики (Centre Chrétien d’Е́tudes Juives), что было связано с Вторым Ватиканским собором (1962-1965), на котором, в числе прочего, было признано, что христианство берет свое начало в иудаизме. Обучаться в институте Ратисбон могли и миряне, и духовенство. Преподавание проходило на очень высоком уровне, среди преподавателей были лучшие профессора Иерусалимского университета. Отец Виктор, как мог, всячески способствовал обучению в Ратисбоне православных христиан. По просьбе отца Виктора в Ригу приехал из Ратисбона монах Пьер Ленар и в течение трех дней читал нам лекции об особенностях ветхозаветной молитвы. Это было просто откровением для всех нас. В 1994 г., во время своего отпуска, о. Виктор побывал во Франции – в Париже и в Медоне, в Центре изучения русского языка и общине св. Георгия, с настоятелем которой, отцом Рене Маришалем (1929–2020) батюшка уже познакомился у нас в Риге в 1993 г., в Фонде им. о. Александра Меня, куда о. Рене приезжал для участия в международной конференции по наследию прот. А. Меня, и где о. Виктор тоже выступал. Благодаря о. Рене, у о. Виктора произошла встреча с человеком уникальной судьбы, необыкновенной силы личностью, выдающимся служителем Церкви – с архиепископом Парижским, кардиналом Жаном-Мари Люстиже (1926– 2007).

Кардинал должен был служить мессу в кафедральном соборе Парижской Богоматери. Договорились встретиться около Собора. Отец Рене и отец Виктор с Аллой Михайловой (своей помощницей из Карсавы, владеющей французским языком) ждали кардинала, и он подъехал на маленьком Renault, скромно одетый (что приятно поразило о. Виктора), и, когда о. Рене их познакомил, они бросились чуть ли не в земном поклоне – каждый – просить благословения друг у друга, – архиепископ Парижа и деревенский священник из Латвии. (У таких людей, видимо, свое понимание иерархии!) Отец Виктор рассказывал, с какой сердечностью и любовью кардинал общался с ним во время их короткой встречи. Но пора было идти в Собор, облачаться, – скоро должна была начаться служба, и кардинал пригласил о. Виктора в алтарь этого великолепного собора Нотр-Дам, в крипте которого 13 августа 2007 г. кардинал Люстиже и был погребен. В сентябре 1994 г. о. Виктор посетил еще и Бельгию, удивительно насыщенно провел батюшка свой отпуск 94-го года! В Медоне, как и было запланировано, о. Виктор и Алла соединились с иконописцем о. Зиноном (Теодором), и все вместе отправились в бенедиктинский монастырь в Шеветонь (Chevetogne), расположенный во Фландрии. Отец Зинон был приглашен аббатом монастыря сделать фреску в апсиде недавно построенного храма, где служили по латинскому обряду. Храм, где богослужения совершались по византийскому обряду,освященный в 1957 г., построенный в древненовгородском стиле, был расписан еще в 50-е годы греческими мастерами. В Шеветони о. Виктор с Аллой провели неделю. Прекрасные впечатления остались у батюшки от монастырских служб, монашеского пения – и в православной традиции, и в католической, от самой братской атмосферы. Но когда я спросила, что больше всего поразило или порадовало его в жизни общины, батюшка сказал: «Я был поражен, когда монсеньор, епископ, одев рабочий халат, принялся мыть полы в коридоре, в трапезной. Он был дежурным в тот день. Я считаю, что это очень здоровый подход!». В монастыре у о. Виктора было много встреч с братьями, но одна из них для нас особенно интересна, т.к. имеет непосредственное отношение к Латвии. Отец Виктор познакомился, в частности, с отцом Эммануилом Латтером (Emmanuel Latteur, 1934–2003). И в беседе выяснилось, что о. Эммануил был знаком с католическим епископом из Латвии Болеславом Слоскансом (1893–1981), очень почитаемым у нас исповедником, крестный путь которого протянулся через 17 тюрем, бесчисленные этапы, Соловки, Сибирь… Волею судьбы, епископ Слосканс в 1946 г. оказывается в Бельгии, где в аббатстве Мон-Сезар в г. Лувен он жил и скончался. И вот, узнав, что о. Эммануил не просто был знаком с епископом, а что Болеслав Слосканс рукополагал его в дьяконы, о. Виктор просит о. Эммануила написать ему об этом. Уже в начале октября 1994 г. батюшка получает от о. Эммануила письмо. Он передал мне копию перевода на русский язык, сделанного Аллой Ивановной Михайловой.

«6.10.1994 г. Бенедектинский монастырь. Шеветонь. Дорогой о. Виктор, Вы меня попросили написать воспоминания о епископе Слоскансе, который меня рукоположил в диакона. Я был монахом в аббатстве Марэдсу в Бельгии (поступил я туда ровно 40 лет тому назад 5.10.1954). В 60 -x годах много говорили о епископе Слоскансе, нашедшем пристанище в монастыре Мон-Сезар в Лувене в Бельгии. Этот монастырь был основан Марэдсу как аббатство, где молодые монахи бельгийской конгрегации могли продолжать университетское образование; мы также получали регулярно сообщения о жизни в этом аббатстве. Я очень хорошо помню, – говорили, что еп. Слосканс жил там как святой, в уединении и тишине и всех наставлял. Мне даже кажется, что читали в трапезной рассказы о преследованиях, где упоминались также те, которые ему пришлось претерпеть. В 1961–1962 годах меня послали продолжать учебу в монастырь св. Андрея в Лоппене, недалеко от Брюгге. Я был счастлив, когда мне однажды сообщили, что рукополагать в диаконы меня будет епископ Слосканс. Он приедет специально из Мон-Сезара, чтобы совершить 6 или 7 рукоположений в диаконы. Это было в 1962 году, я его увидел в первый раз: он входил в церковь в литургических епископских облачениях. Он произвел на меня огромное впечатление своим спокойствием и внутренней тишиной. Он был бледен, шел с достоинством и легко. По его лицу можно было догадаться что он жил в большой бедности и аскезе. Вероятно, он устал, но он совершал свое дело серьезно, степенно и духовно, что производило неизгладимое впечатление. Когда он возложил на меня руки и во время вступительного посвящения, я вспоминаю, что просил «его духа», хотя и сознавал свое недостоинство. Я должен добавить, что этот дух мне казался полностью состоящим из нежности и промысла Божьего. У меня сохранилось еще воспоминание о том, что он не искал того, чтобы понравиться людям, но исключительно – Богу. Никакого человеческого самолюбования, только сильное чувство Божьего присутствия. А я и сегодня, спустя уже 32 года, благодарю Бога за эту благодать и прошу Его сделать меня более достойным, укрепляя во мне чувство устремленности к Нему. Брат Эммануил Латтер» Письмо это публикуется впервые.

Рига, Латвия Май 2021 г.

Дмитрий Коробкин О себе: Коробкин Дмитрий Юрьевич. Родился в 1977 году в России, в городе Курган. В возрасте 2-х лет переехал с семьей в Даугавпилс, где вырос и живу. Закончил исторический факультет (2002) Даугавпилсского университета, а также получил степень бакалавра теологии в СФИ (2008). С юности начал увлекаться русской религиозной философией. В особенности – творчеством и личностью Владимира Соловьева, чему посвятил несколько научных работ и статей.

                                                           ТОТ, ЧЕРЕЗ КОГО СТРУИТСЯ СВЕТ

Воспоминания об архим. Викторе (Мамонтове)

Нам надо стать прозрачными, Чтоб свет Христов лился через нас…

Митр. Сурожский Антоний об Иоанне Лествичнике.

 Солнечный летний день, после длительной службы я стою рядом с человеком, одетым в черное монашеское одеяние. Мы разговариваем во дворе храма. Кажется, речь шла о русской религиозной философии, но запомнилось вовсе не содержание разговора. Периодически, как будто украдкой, о. Виктор поглядывал в мою сторону и таинственно улыбался. Именно эти взгляды, намекающие и говорящие мне: «Ты это чувствуешь – то, что именно сейчас и здесь происходит?», «Замечаешь этот восторг и красоту? Разве не ощущаешь – что главная тайна – вот она – прямо перед тобой!», – именно  они лучше всего передают то тонкое, важное и цепляющее на самой глубине, что я мог бы сказать об этом человеке. В какой-то момент на рукав батюшки садится большая бабочка и плавно машет своими красивыми узорчатыми крыльями. Он ласково на нее смотрит, а потом на меня. Вернее, пожалуй, сказать – внутрь меня – и его долгий, искрящийся взгляд наполняет меня таким светом и радостью, что всем телом начинаю ощущать – это иная реальность! Это состояние длится секунды, но это какие-то другие секунды. Совсем не те, по которым скользит привычная жизнь… Едва ли у меня получится полноценно описать этот, или еще пару подобных эпизодов, которые случились в моей жизни, благодаря общению с о. Виктором (Мамонтовым). Память смазывает многие детали, но не ощущение и атмосферу от его присутствия. Это переживание особой защищенности, надежности, радости и полноты, – будто все, что так часто довлеет и вынуждает принимать неестественные, искривленные по жизни позы – все это становится на время невесомым, неважным и сквозь привычную, переполненную суетой и бессмысленностью, реальность проступает как бы тихий, вневременной восторг бытия. К слову, я в те годы был очень увлечен творчеством русского религиозного философа Владимира Соловьева, который как-то высказался в том духе, что если бы не близость и свидетельства Божьего присутствия, то жизнь человека неизбежно бы превратилась в страшный сон, в кошмар, в котором тебя душит домовой. Отец Виктор говорил об этом же проще: «Физическое рождение – этого мало для человека. Необходимо рождение духов-  ное». К моему удивлению, увлечение Вл. Соловьевым он всячески поддерживал и даже подарил его полное собрание сочинений (репринтное издание брюссельского издательства «Жизнь с Богом»), о чем я и мечтать не мог. Конечно, опыт подобных встреч с батюшкой, о которых я пытаюсь сказать, не лежал на поверхности, и эта атмосфера с привкусом преображения не возникала сама собой чудесным образом. Был огромный, очевидный труд с его стороны. Были те, кто через страдание и поиск приходили к нему. Ох, какими только путями к нему люди ни приходили… Но те секунды встречи через взгляд, тихое слово или молчаливое любящее присутствие – они были гораздо больше, весомее всей той нужды, всех усилий, исканий и слез, с которыми человек приближался к отцу Виктору. Те, кто хоть раз это пережил, становились друг-другу близки. Думаю, даже сейчас – после ухода батюшки, эта особого рода связь – имеет место для очень многих. Таким его прежде всего и запомнил: тот, через кого струится Свет. Пожалуй, для меня он стал тем, кто показывает красоту и многообразие мира, о чем я в глубине души что-то знал. Даже так: который деликатно подталкивает и позволяет смотреть на мир по-особому, замечая тот важнейший факт, что Божия реальность, Царство – они уже здесь. Это гораздо больше, чем все прочитанные книжки и услышанные умные разговоры, которые, впрочем, батюшка тоже иногда вел. Не могу сказать, что наше общение было интенсивным и продолжительным, как и то, что мне было дано войти в его ближний круг, хотя я этого очень хотел. Активная его фаза, когда я чувствовал, что мне можно позвонить ему в любое время, и он будет рад откликнуться – длилась примерно год. И я звонил ему несколько раз: делился трудными переживаниями, просил совета. За этот год в моей жизни произошла масса чудесных событий. К тому же в это время шла моя подготовка к крещению, которое произошло в мае 2002-го года. Случались самые курьезные совпадения. Так, когда я летом работал при нашем городском Даугавпилсском университете, туда, ища помощи, заехал один турист из Чехии. Он совершал велосипедное путешествие по Восточной Европе и направлялся к самой восточной границе Евросоюза в Латвии или Эстонии. Я показал ему на карте как удобнее туда ехать, что по дороге стоит посмотреть, а также упомянул, что в Карсаве (город как раз на самой границе с Россией) он при желании сможет на пару дней остановиться в особенном месте. Каково было мое удивление, когда вскоре он пришел ко мне с еще одним велосипедистом и тоже велопутешественником из Чехии, которого прежде не видел. В итоге они вместе провели несколько дней в Карсаве… Это было время, когда наша страна только что открыла границы с Европой и подобного рода туристов было у нас немало, но все же произошедшее не могло не удивлять. И такого рода совпадения либо случайные счастливые встречи происходили тогда с завидной частотой. Я мог запросто встретить друга из Латвии в центре Москвы, – как и я, случайно там оказавшегося. Или вот свою будущую жену – причем в ходе первой же поездки в Карсаву… Интенсивность жизни под покровом батюшкиного присутствия в то время была таковой, что все это воспринималось, как норма жизни. При этом, я замечал, что так происходит не только со мной, но и с большинством из тех, кто в эти годы (2000–2004) паломничал в Карсаву. Поездка в Карсаву – сама по себе становилась некоторым таинством. Мы (несколько человек из Даугавпилса) ездили из Даугавпилса через Резекне, с пересадкой. Многие приезжали из Риги, Резекне, Лиепаи. Время от времени появлялись люди из Москвы и Питера, из Израиля, Америки и т.д. Некоторые стали мне очень близки, в нас зарождалась многолетняя дружба. В церковном гостевом доме, между службами, а особенно – перед сном, среди нас начинались те особые разговоры, атмосфера и глубина которых открывала то чудесное и праздничное пространство, о котором сам батюшка говорил, как о «таинстве общения». Мы очень мало спали, но сил и времени – как будто хватало и с избытком. Отлично помню то ощущение, когда возвращаешься из трехдневной поездки к о. Виктору, подходишь к двери своей квартиры, – и отчетливо переживаешь – что ты совсем другой, и возвращаешься в привычную жизнь иным, обновленным. Что же такое особенное происходило в Карсаве? Многочасовые службы, общие трапезы, встречи и разговоры. Но не это само по себе было главным. Порой в интернете встречаю тексты, где имя батюшки используется в качестве авторитетного аргумента в пользу необходимости длительных уставных служб. Не думаю, что это уместно. Да, сам о. Виктор служил практически полностью по уставу и даже упомянул в одной из своих книг о заповеди, которую получил от своего учителя: «Чти устав». Но это была та форма служения, которую он выбрал для себя и своей общины, и которую он никогда не противопоставлял другим формам, как более адекватную. Может быть, один раз я слышал от него фразу о том, как хорошо служить утреню утром, поскольку слова молитв можно произносить более осмысленно. С этой же целью – придать службе больше смысла, и ради более полного ее понимания верующими, он прочитывал вслух, так называемые, «тайные» молитвы, а также многие молитвы произносил по-русски. Произносимые его тихим, проникновенным голосом, – они от этого только глубже касались ума и сердца. Долгие службы, которые могли в воскресный день длиться с 5-6 утра до 2-3 часов дня становились важным фоном, атмосферой, в которой становилась возможным главное: духовная реанимация и работа каждого ради Царства. В этой связи вспоминаю сказанные им слова, которые я поначалу воспринял как грустную шутку (цитирую по памяти, своими словами): «…У продолжительных церковных служб есть одно неоспоримое преимущество, – пока человек так молится, – у него определенно меньше сил и времени для того, чтобы грешить…». Батюшка внимательно наблюдал и чувствовал, что происходит в сердце каждого стоящего в храме. Это особенно чувствовалось, когда он начинал говорить проповедь. Вначале он некоторое время молчал, а потом аккуратно, наощупь начинал подбирать слова. У меня было ощущение, что он говорит определенным людям. Некоторые его слова, я уверен – были адресованы конкретно мне. Иногда он мог неожиданно подойти и сказать комунибудь что-то лично. Так, пару раз он отводил меня в сторону и аккуратно предостерегал относительно некоторых людей, пытаясь предупредить мое смущение, или, призывая проявить максимальное внимание и деликатность. А один раз он очень меня удивил, когда отвел в сторону и сказал, что в нашем прошлом разговоре (состоявшемся около года назад) он несколько ошибался. Речь шла о В. В. Розанове, которым я тогда увлекался – и к которому батюшка вначале относился скептически, а затем как-то потеплел. Несколько раз я был свидетелем того, как батюшка вел себя в нестандартных ситуациях. Например, после рождественской вечерней службы была традиция ходить по окрестным домам и дарить подарки, но затерялся ключ от помещения, в котором они находились. Длительные поиски результата не давали и, как это обычно в таких случаях бывает, началась некоторая нервозность. И удивительно было наблюдать за о. Виктором, который с ласковой улыбкой смотрел как судорожно выворачиваются карманы и ощупываются полки. И дело не в том, что он, в отличие от других, не терял самообладание. Скорее – именно в этой ситуации я заметил, что его настоящая жизнь происходит на такой глубине, куда всему внешнему без его согласия доступ закрыт. Был еще крайне неприятный случай, реакция на который о. Виктора меня поразила. Однажды ночью в храм через окно проникли воры и забрали ящик с церковной кассой. Батюшка ничего не говорил и был крайне сосредоточен, как будто боролся с кем-то невидимым, и лишь когда полицейские ушли, он сказал мимоходом, ни к кому конкретно не обращаясь, но и так, чтобы его услышали: «Они ведь могли просто прийти ко мне и попросить, если сильно нуждались…». Мне показалось из этих слов, что он сильно молился за тех, кто это сделал. Как, наверное, делал всякий раз, когда ему встречался человек, которого порабощал и убивал грех. «Если мы видим человека рядом с собой в беде, мы ведь не будем злорадствовать и осуждать его? Правда?» – повторял он почти через каждую проповедь. С какого-то момента мое личное общение с о. Виктором стало затихать. Я почувствовал, что батюшка деликатно «выпихивает» меня из-под своего уютного крыла, давая понять, что все, что нужно, у меня уже есть. Теперь моя очередь начинать самостоятельную духовную жизнь. Тогда мне это было сложно осознать и принять. При этом он успел сделать для меня очень важные вещи. Благословил получить богословское образование (в СФИ) и, как выяснилось гораздо позже, дал пару советов, которые сами собой всплыли из памяти, когда нужно было принять жизненно важное решение. Далее наше общение заключалось в том, что он дарил мне книжки. Позже я узнал, что он раздаривает всю свою замечательную библиотеку, которую я видел у него дома. В какой-то момент появилось отчетливое чувство, что тебя перестали держать сильные руки отца, и дальше предстоит плыть самому. И будет с моей стороны неправдой, если скажу, что присутствие о. Виктора в моей жизни завершилось с его уходом в 2016-м году. «Я помню каждого из вас постоянно, поверь и передай другим», – сказал мне батюшка в одном из моих сновидений, и я верю. А также знаю и чувствую, что те искры света, которые мы (те, кто имел радость знать и узнать о. Виктора) храним и возделываем по мере сил, – они, так или иначе, освещают и помогают на пути ко Христу и со Христом в Его Царство.

Даугавпилс, Латвия 14 апреля 2021 г

Айвар Пецка

Родился в 1964 г. в Резекненском крае. Биография достаточно стандартная для советского периода: школа – завод – армия – завод. В 1994 г. окончил Ленинградский институт Культуры, кафедра режиссуры драмы. С 1991 года и по сей день – актер и режиссер резекненского театра «Йорик». В Церкви с 1997 года. Организовываю байдарочные и велосипедные походы для подростков и молодежи. Участвую в проведение летних лагерей для детей.

НЕУТОМИМОСТЬ ЛЮБВИ – ОТЕЦ ВИКТОР (МАМОНТОВ)

Свои воспоминания об архимандрите Викторе (Мамонтове) я начну с впечатления от первого посещения Карсавы в августе 1997 года. Это были годы, когда я пришел к вере, и мой путь в Церковь начинался в карсавском храме во имя прп. Евфросинии Полоцкой. К тому времени о батюшке я уже много слышал и даже мельком видел (на одной из встреч в Резекне). Это мимолетное общение окончательно укрепило мое решение поехать в Карсаву, что и случилось в канун праздника Преображения Господня. К тому же и повод был: заканчивала оглашение одна из групп резекненцев и они собирались ехать туда на «светлую седмицу» (неделя заключительного этапа оглашения), и пригласили меня с собой. Что я ждал от этой встречи, от этой поездки? Прежде всего, разрешения внутренних вопросов и получения хоть какого-нибудь внятного ответа: как жить дальше, как строить свою жизнь? Конечно, не самые простые вопросы. Ни постоянного места жительства, ни определенного рода деятельности, неразбериха в личных отношениях, метания из одной «духовной практики» в другую, чувство вины. Постоянные метания, но все не туда и не то. Нужно было чтото делать, менять. А что, как? Психологи назвали бы это состояние – «кризис среднего возраста», но легче от этого не было. И вот, Карсава, архимандрит Виктор и люди, очень много незнакомых людей, которых скоро я назову «братья и сёстры». Все это вместе создавало необыкновенную атмосферу дружелюбия, внимания и открытости. Это не просто удивляло – поражало! Как я понял спустя время, это был один из многочисленных даров батюшки: объединять в Церкви людей самых разных, не взирая на все различия. И не вокруг себя, а именно в Церкви, создавая общность, в которой каждый находил свое место, оставаясь при этом «уникальной личностью». Первые дни в Карсаве не покидало чувство робости, постоянного удивления и, в глубине, надежды. Ну, а те, кто впервые исповедовался («за всю жизнь») уже в зрелые годы, знают, что переживает в эти минуты человек. Можно сравнить с прыжком в неизвестное – страх и надежда. И вот еще одно удивительное свойство батюшки – превращать страх в радость, надежду – в реальность. Тебя слышат, понимают, не осуждают и… принимают!!! Здесь и сейчас!!! В своих проповедях о. Виктор много говорил о Царствии Небесном, о Царстве «не от мира сего». Спустя годы, можно сказать, что тогда, во многом благодаря батюшке, мне посчастливилось увидеть «неотмирность» жизни карсавского прихода. Процесс, который живет и развивается по другим законам и у которого иные цели и задачи. Помню, что остро захотелось быть участником этого процесса, частью того единства, которое являла собой карсавская община. А когда уезжал из Карсавы, батюшка сказал простые, но важные для меня слова: «Теперь это твой дом, приезжай, когда захочешь». Еще у о. Виктора была удивительная способность делиться всем, что у него было: время, знания, чувства, вера, а также и материальным: скажем, подарят батюшке какую-нибудь вещь или книгу, и тут же она может оказаться у тебя или еще у кого. Или что-то вкусное, именно для него, но это «вкусное» сейчас же поступает на стол за общей трапезой. К отцу Виктору всегда приезжало много народа, самого разного, он знакомил нас, соединял друг с другом, щедро делился общением с этими людьми. Я очень ценю это качество батюшки. Такое общение образовывало нас, расширяло границы познания Бога, мира, себя, создавало связи между людьми, которые уже не разрывались. Вот только несколько имен: библеисты Илья Гриц и Андрей Десницкий, иконописец архим. Зинон, поэт Ольга Седакова, историк Ольга Васильева и многие, многие другие. Было еще одно знакомство, которым поделился с нами батюшка, знакомство для нас заочное. Всякий раз, находясь в отпуске, о. Виктор куда-то уезжал, и когда возвращался, обязательно делился увиденным, услышанным, и мы всегда с нетерпением ждали этого момента. В тот раз, это был 1998 год, батюшка был в Лондоне  и встречался с митрополитом Антонием Сурожским. Мы, конечно, читали книги, слушали записи Владыки, и для нас это был живой голос Церкви. И вот о. Виктор рассказывает об этой встрече и создается впечатление, что мы все – безмолвные участники этой беседы. А потом батюшка сказал, что от Владыки для всех нас есть подарок. Принесли кассетный магнитофон, о. Виктор достал кассету с записью обращения митрополита Антония к прихожанам карсавского прихода, ко всем нам! Перед включением магнитофона отец Виктор сказал: «Боясь утрудить владыку, я все же дерзнул попросить его сказать несколько слов нашей общине. Владыка с радостью согласился, включил диктофон и начал говорить». – Во-первых, я хочу сказать, что для меня была большая-большая радость встретить вашего настоятеля, который мне столько рассказал о внутренней жизни вашего прихода, вашей общины и о том, что эта община, словно семя, которое Христос бросает на ветер с тем, чтобы оно упало там, где только может произрасти и принесло бы плод. И мне кажется, что это очень важно – создавать такие общины, которые представляют собой единство, и члены которых могут расходиться затем по всему миру, не теряя сознания, что они едины друг со другом. Это – первое, что меня поразило в рассказе отца Виктора. Кроме того, я хочу вас поблагодарить за то, что вы читаете мои книги и умеете их воспринимать. Всякому ясно, что я – не богослов. Я никогда в богословской школе не учился. Но за долгую жизнь у меня набралось очень много переживаний, мыслей, размышлений. Я помню, мой отец мне говорил: «Ты всегда думай больше, чем будешь читать. Потому что память твоя всегда будет работать лучше твоего ума». А затем, когда я немного взрослее стал и стал верующим, он мне сказал: «Читай каждый день маленький отрывок из Евангелия и в течение всей недели только о нем и размышляй. Когда исчерпаются все твои чувства, все твои мысли, тогда встань перед Богом и молчи». И вот мне кажется, что это очень важно – чтобы мы не умом воспринимали Евангелие, слово Божие, а всем нутром, всем сердцем, и тогда оно принесет плод в свое время. Многое мы можем не принимать, а воспримем, когда созреем к этому. Что вам пожелать? Пожелаю вам радости о Боге, о том, чтобы вы научились молиться, как святые молились. Но святой – это не какой-нибудь незаурядный человек. Это человек, который в простоте своего сердца может встать перед Богом. Мне вспоминается один образ молитвы, который у меня давным-давно в сердце. Это рассказ о том, как один священник приходил к себе в храм и заставал всегда старика, который сидел и смотрел прямо перед собой. Он к нему однажды обратился и спросил: «Дедушка, что же ты тут сидишь? Губами ты не шевелишь, значит, устно не молишься. Пальцы твои не бегут по четкам, видно, у тебя их нет. Что же ты делаешь часами?» И тот ответил: «Я на Него смотрю, Он смотрит на меня, и нам так счастливо вместе!» И вот этого я вам всем желаю. Во время богослужений, чтобы вы всем нутром своим молчаливо стояли перед Богом и воспринимали все то, что Церковь скажет: и напевы, и слова, и периоды молчания, и научились бы перед Богом безмолвствовать. Не то, чтобы оставаться без слов, а так углубляться, чтобы не до слов было. Так бывает, например, когда мы общаемся с человеком, который нам очень дорог. Вначале поговоришь, а затем уже приходит момент, когда уже не до разговора, не до слов. А так хорошо просто вместе посидеть! Дай вам Бог так научиться с Богом пребывать. И это возможно не только в храме, и не только наедине у себя дома, но даже в толпе, потому что, если вы посмотрите вокруг себя и скажете себе: «Это все люди, которых Бог сотворил, которых Он так возлюбил, что Свою жизнь отдал за них. Какое счастье быть среди этих людей! Господи, благослови этих людей, будь с ними – веруют ли они в Тебя или не веруют, это все равно. Бог в них верует». И молитесь – не только за них, а вместе с ними, чтобы ваша молитва была бы выражением их устремленности вглубь, ввысь – на те глубины и высоты, о которых они сами не знают. Ну вот, дай вам Господь радость о Боге, радость о вашем настоятеле. Поддерживайте его, чем только вы можете. Знаете, раньше говорили: «Каков поп, таков и приход». Это остается реальным и теперь. Но еще надо вспомнить, что если приход не поддерживает всей своей молитвой, всей своей внутренней жизнью своего священника, то этот священник делается как лодочка, которую не несет уже море, а которая села на песок. Вы – море, на котором плывет челнок. Этот челнок – ваш священник, но вместе с этим он и руководит вами, потому что его просвещает Божья благодать. Да благословит вас Господь, да будет над вами Покров Пресвятой Девы Божией Матери и защита ваших святых. Нередко после воскресной литургии устраивались концерты, прямо в храме. Однажды батюшка попросил принести в храм один музыкальный инструмент и сказал, что для этого понадобиться несколько человек. Пианино что ли? – подумали мы. Это оказалась арфа, настоящая, концертная. А скромная незнакомая женщина – хозяйкой инструмента. Трудно себе представить огромную арфу в маленьком сельском храме, это было потрясающе! Или в другой раз – услышать «Ave Maria» в исполнении оперной певицы. А еще был целый детский хор из Санкт-Петербурга с концертной программой в двух отделениях. Самые яркие воспоминания, которые остались в моей душе о праздновании Воскресения Христова, связаны с архимандритом Виктором (Мамонтовым) и храмом прп. Евфросинии Полоцкой, где служил батюшка. Конечно, путь к Пасхе начинался с Великого поста, с переживания великопостных богослужений, которые очищают и подготавливают человека к Светлому Воскресению Христову! Особое время – Страстная седмица, когда весь строй служб и уклад приходской жизни в Карсаве настраивал душу и сознание на восприятие Пасхи. В карсавский храм на пасхальный праздник всегда съезжалось множество людей из разных стран. Совместное проживание, утренние молитвы в храме, общая трапеза, общие послушания (уборка храма, территории и другие хозяйственные дела), вечерние богослужения – все это позволяло полностью погрузиться в удивительно светлую атмосферу ожидания праздника, в которой исчезало и забывалось мирское и обыденное. И это ожидание выливалось в день Пасхи во всеобщее ликование – впечатления от полноты пасхальной радости были потрясающие. До 150 человек собиралось в этом небольшом деревянном храме, приезжали люди, настроенные на одну волну, пребывающие в одном духе, не было ни одного человека, кто бы пришел, например, освятить только куличи, не было случайных людей. И сам храм был наполнен необыкновенной особенной атмосферой: полумрак, мерцание свечей, батюшка принимает исповедь… К нему всегда выстраивалась длиннющая очередь, никто никуда не торопился, и батюшка никого не торопил, потому что некоторые люди в Карсаву приезжали только на Пасху, значит, и исповедоваться они будут долго, но никто не ропщет. Отсутствовало ощущение суеты, спешки – лишь бы все быстрее закончилось – и домой. Все были настроены на долгую ночь, терпеливо ожидая, когда в этой длинной очереди подойдет твой черед на исповедь. В это время прихожане, сменяя друг друга, по несколько раз успевали прочитать Деяния святых апостолов. Одновременно готовилась щедрая трапеза на огромное количество людей, и в ее приготовлении участвовали все братья и сестры. Если Пасха была поздняя, и погода позволяла, трапеза после богослужения накрывалась прямо во дворе, в ограде храма. Все пребывали в предпраздничном настроении, даже суета казалась иной, наполненной каким-то особым смыслом и радостью. Наверное, когда готовят свадебный пир, все испытывают такие же чувства, вот и у всех нас, в ожидании Пасхи, которая, по словам Иоанна Златоуста, есть пир веры, присутствовало ощущение огромной радости. После пасхальной утрени под колокольный трезвон, с пением пасхального канона Иоанна Дамаскина вокруг храма совершался крестный ход. Храм небольшой, и пока последние из него выходят, первые уже давно  вокруг храма обошли и ждут, когда из храма все выйдут. Освещения на территории храма тогда еще не было, тускло поблескивал только один старый фонарь, мерцание свечей в руках верующих, звездное небо – и чувство, что не только люди, но и сама природа празднует Пасху. Под пение тропаря «Христос воскресе из мертвых…» двери открывались, народ входил в храм и начиналось пение пасхального канона. Клирос его пел радостно и стремительно, а всем желающим подпевать раздавались книжки и распечатки канона. Общее пение тоже всех объединяет. Когда я впервые окунулся в эту атмосферу, конечно, для меня это было новое и ни с чем несравнимое ощущение радости Праздника, радости от совместного участия в богослужении, которому невозможно было найти аналогов. Запомнилось, как читали отрывок из Евангелия от Иоанна (Ин 1:1) «Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» на всевозможных языках. Всегда читали на латышском, греческом, английском и на иврите, кто приезжал из Италии – читал на итальянском, прихожанка Алла Ивановна читала на французском, иногда звучали самые диковинные языки. И это тоже свидетельствовало, что Слово Божие проповедано везде. И когда звучит многоязычие, вся служба воспринимается по-особому, обретает вселенское звучание. Конечно, на пути к Богу и в Евхаристической жизни всегда важна личность священника. Для меня таким человеком стал отец Виктор. Его негромкий голос, его слова, проповеди, неспешное богослужение и его открытость людям, обращенность ко всем нам... Я никогда не чувствовал, что нас, как мирян, и отца Виктора, как клирика, что-то разделяет, что он как бы над нами. Батюшка всегда нам говорил, что мы все вместе, одно целое, и только вместе можно идти к Богу. Он умел объединить не только всех собравшихся, но и осуществить полную целостность жизни в церкви – общее служение, общая молитва, общее приобщение святых Христовых Тайн. И когда пелся пасхальный тропарь, казалось, что слова долетали до неба. Как гимн его восклицали! Завершалась пасхальная служба таинством причастия. Конечно, накапливалась к утру и усталость, но все знали, что потом ждет трапеза. И батюшка всегда говорил, что трапеза не для того, чтобы только поесть и утолить голод, а, чтобы разделить трапезу. Она не ограничивалась едой, за трапезой обязательно было общение и с батюшкой, и друг с другом. А еще все пели за столом псалмы, песни. Существует поверье, что на православную Пасху играет солнце, я это слышал много раз, но никогда такого чуда не видел. И вот однажды, после пасхальной заутрени мне впервые довелось увидеть, как играет солнце. Забыть это невозможно. Непонятное и необъяснимое явление. Смотришь на восходящее солнце, а оно пульсирует, словно танцует, и расходятся от него радужные круги и лучи, а в душе в тот момент словно тоже играет солнце – солнце пасхальной радости. Неоднократно о. Виктор организовывал и принимал участие в творческих вечерах. В резекненском театре «Йорик» проходили вечера памяти Анастасии Цветаевой, Анны Герман, Максимилиана Волошина. В своих воспоминаниях батюшка неизменно говорил о личной встрече того человека с Богом, о проявлении Божией благодати и участии Бога в жизни человека. Был батюшка так же вдохновителем спектакля режиссера Людмилы Мезенцевой «Сон о святом Франциске»,

Сцены из спектакля «Сон о святом Франциске». Театр-студия «Йорик», г. Резекне, 2006 г. Актеры – Айвар Пецка и Татьяна Сухинина-Пецка  поставленного в театре «Йорик». За месяц работы Людмила написала пьесу и поставила этот спектакль. Это была история о том, как св. Франциск принимает участие в жизни современного человека, помогает и направляет его, о неразрывной связи между святым, жившим несколько столетий назад и сегодняшним днем. Благодаря Людмиле Мезенцевой этот спектакль увидели не только в Резекне, но и в Риге, в Санкт-Петербурге и в Москве. Из письма автора пьесы и режиссера Людмилы Мезенцевой отцу Виктору (Мамонтову): «С благодарностью за все милости ваши и милости Божьи, по вашим молитвам ниспосланные, извещаю, что исполнила все от меня зависящее. Родила пьесу и спектакль «Сон о святом Франциске» за месяц. Это чудо, вымоленное вами! На попеченье Божье и ваше оставляю сего младенца. Да дарует ему Господь благословенную судьбу!». Отец Виктор умело поддерживал в нас малейшую творческую искру и искренне радовался, когда это давало плоды. И чем больше людей он вовлекал в творческий процесс, тем большую радость это доставляло ему и нам. Он говорил, что творчество – это то общее, что есть у Бога и человека. Скоро уже пять лет, как нет с нами о. Виктора, но то, что он дал нам всем, мне – невозможно оценить мерками «мира сего». Конечно, батюшки очень не хватает: хочется обратиться за советом, попросить молитв, услышать проповедь, увидеть глаза, полные любви и мудрости. Но он оставил и показал самое главное – путь к Богу со Христом.

Резекне, Латвия Апрель 2021 г